До сих пор я адресовала . Однако настоящее не менее заинтересовано в напоминании о том, каким все было раньше. И разве кто-нибудь из недавно приехавших жителей Тель-Авива знает, как выглядел этот город три-четыре десятилетия назад, когда небоскребы еще не застили линию горизонта и она покачивалась с одной стороны вдали за морем, с другой за хамсинным маревом, окутывавшим шоссе, по которому шел поток машин и автобусов от матери алии нашей (и ненашей) Таханы мерказит (центральной автобусной станции) к матери мошавот наших Петах-Тикве (Щели Надежды)? Шоссе это тогда называли большаком имени той самой Щели Дерех Петах-Тиква. Это потом, когда был выведен из-под государственной опалы и возведен в сан дозволенных, но противоестественных, чтобы не сказать незаконных, отцов-основателей государства, шоссе переименовали в его честь. А чуть позже построили невероятно уродливую новую Центральную автобусную станцию, разрушив уютный и колоритный мир старой Таханы, где небогатый Израиль встречался с беднейшим и где баловались лучшей в стране шуармой выскочки из экстра-класса, скучавшие по вкусной нездоровой пище и повсеместному панибратству.Со строительством новой Таханы нарушилась связь времен и пространств. Нет больше непосредственной шуарменной связи между древним Яффо и сионистской выскочкой на болотах, Петах-Тиквой. А метафорически говоря, шоссе имени автора не сплетает больше два конца национальной фантазии в единое целое посредством центральной автобусной станции. Разумеется, новая Тахана мерказит это тоже отдельный, сумрачный и беспокойный мир, посвященный целиком мигрантам нового времени, но с миром старой «Тахны» (ударение на первом слоге, как того требует люмпенский сленг Южного Тель-Авива и иерусалимское арго) он не имеет ничего общего. Та Тахна, превратившаяся сейчас в подобие Гарлема, была некогда истинно народным вече Израиля. И даже ее, а не только тихие улочки Старого Тель-Авива, бегущие напрямую от моря, еще не спрятанного за гостиницы, продувала бриза (sic!), которую ловили, теряли, находили, вдыхали и дарили местные юноши местным девушкам (и наоборот) под загадочными деревьями, называемыми «шикмим».Ах, шикмим, шикмим, романтический фетиш зари сионизма, равноценная замена райскому саду! «Да, так вот! Да, так вот! Рядом с садом шикмим... Хаю гам каэле эйшам беямим», пели то Шошана Дамари, то Яфа Яркони, то сборный хор трех армейских округов. Были, значит, такие деревья когда-то в давние времена. Но знал ли автор знаменитой песни, как именно они выглядели? Что до меня, я до сих пор этого не знаю. В соответствии с песенным фольклором, шикмимный сад должен был располагаться вдоль моря. Но грязные тель-авивские пляжи, тянувшиеся от Яффо до старого тель-авивского порта, куда на заре по пятницам стекались любители рыбацких шаланд, свежей рыбы, чернючего-пахучего кофе и полуголых смуглянок с веслом, наличия этих самых шикмим, о которых пляжное радио пело без умолка, не обнаруживали.Ибо! Шикмим есть не что иное, как сикаморы. А сикаморы, в зависимости от источника знания, это: 1) фиги, 2) клены, 3) яворы, 4) платаны, 5) фикусы, 6) чинары и 7) тутовые смоковницы, либо: египетское древо жизни, воплощение богини Нут, ангел-искуситель, вид древесного покрытия полов, духи и средиземное Лукоморье.Добавлю, что именно из-за песни, прославляющей сад этих самых сикамор, русская алия семидесятых поссорилась с любимой тогда певицей Израиля и галута . Про яворы, духи фирмы «Шанель» и древесное покрытие полов мне ничего не известно, поэтому их опустим. А вот приравнивать фиги к сикаморам просто нечестно. Фиги это инжир, растущий на смоковницах. На иврите он называется «теэна», а дерево, на котором инжир растет, зовется «эц ха-теэна». И за то, что так оно называлось и в обсуждаемые семидесятые, голову даю на отсечение. Я тогда много болталась по Яффо, где отстраивали старый город, вели археологические раскопки, пекли лучшие в мире бурекасы и питы, играли в футбол и продавали за копейки старинные изразцы ручной работы, содранные с полов реставрируемых вилл. В Яффо дразнил и манил Блошиный рынок, на котором можно было найти и купить по дешевке всё. Кроме того, в Яффо происходили художественные хеппенинги, а также выставки качественного авангарда и кошмарного китча, тогда еще не считавшегося авангардом. Вечерами на яффских улицах курились жаровни, на которых жарили шашлыки и кебабы. Запах горящего мяса, обсыпанного пряностями, в штиль уходил по морской глади к Кипру, а при легком ветре несся в тель-авивские переулки, дразня нюх чаевничающих на балконах обывателей. В Яффо жили в то время: болгары, все еще говорившие на иврите по-болгарски; салоника, называвшие себя истинными сефардами или и говорившие то на ладино, то по-гречески; самые бестолковые из изгнанников Гомулки, так и не сумевшие переселиться в более приличный пригород и болтавшие на смеси польского идиша с ашкеназским ивритом, а также арабы-христиане, еще предпочитавшие евреев своим мусульманским сородичам и лучше всех прочих жителей Яффо говорившие на иврите, одобренном Академией языка. Арабов в Яффо было много, жили они в небольших усадьбах, окруженных глухими заборами, и в каждом арабском дворике помимо винограда, грядок с червивыми овощами балади, обязательного жасмина и опционального абрикоса, росла хотя бы одна смоковница, под которой был врыт хотя бы один трухлявый деревяный стол, окруженный такими же скамейками. И поскольку я не только болталась тогда в Яффо, но и медицински консультировала там несколько дней в неделю, благодарные пациенты зазывали меня с улицы в эти самые тенистые дворики и потчевали на замшелых столах под смоковницами не только самими фигами-смоквами, шлепавшимися на стол прямо с дерева, но и бесчисленными вариантами пирожков, печений и пирогов с начинкой из того, что они называли «теэним». А уж арабские старожилы Яффо точно знали разницу между «теэним» и «шикмим». На них в этом вопросе полагалось полагаться. Правда, при мне про шикмим они вообще не вспоминали. Пойдем дальше. Чинар, чинара и платан это одно и то же дерево. В молодости оно стройное, как Тамара Гвердцители в девичестве. В зрелом возрасте мощное, как та же певица в расцвете сил. А под старость в дуплах некоторых чинаро-платанов, достигших пятидесяти метров в обхвате, устраивают этнографические музеи. Платаны в Израиле есть, но их ли имеют в виду поэты, поющие «шикмим», сказать сложно. Если да, то поэты, скорее всего, ошибаются. У платано-чинар плоды орешки на длинном черешке, тогда как, судя по источникам, плод сикаморы должен быть прилеплен прямо к ветке и испускать белый сок, из-за чего египтяне и сочли шикму воплощением богини-матери всего сущего, вернее, эманацией ее молочной железы. Насчет знака равенства между сикаморой и тутовой смоковницей спорить не стану, раз она и тутовница, и смоковница. Только я никакого туто-смоковного плода не видела в жизни, да и про туто-смоковное дерево ничего не знаю. Смоквы
Письма из прошлого: Забытый Израиль
Письма из прошлого: Забытый Израиль
Комментариев нет:
Отправить комментарий